Сегодня мне в руки попались часы, которые не возможно было починить. У многих шестеренок сточились зубцы, а секундная стрелка искривясь впилась в циферблат. Лопнутая пружина. (Вздыхает) Одним словом безнадежный случай. Я хотел, уже было вернуть часы владельцу, как вспомнил одну историю, главное мыслью которой была фраза «у каждого есть второй шанс». Эту историю поведал мне один отставной офицер. Из далекого чешского городка. Да, да именно. Он вошел в мою мастерскую, своей солдатской выправкой чуть не задевая потолок. Волевое лицо. Чеканя каждый шаг, он подошел к моей стойки. 

Я посмотрел на него вопросительно, ждал когда он заговорит. Он с минуту молчал, а потом тихим и спокойным голосом, совершенно не подходивший к его типичной солдаткой внешности, спросил меня: 

«Это ведь вы часовщик, который может починить любые часы?»

Без лишней скромности, я ответил утвердительно. Ведь я знал, что лучше меня нет никого. И уж точно знал, что никогда нельзя быть скромном в деле, которое приносит тебе хлеб.

Он достал из кармана часы и положил их ко мне на стол. 

И тогда я понял, что столкнулся с часами, которые оказались мне не по зубам. Треснутое стекло. Влага в механизме. Раздробленные в порошок шестерни. Ужас! Создавалось ощущение, что этими часами выбивали из кого-то дух.

Я поинтересовался.

«Что могло произойти, с часами, чтобы они оказались в таком состоянии? Вы давали их непутевому фокуснику для трюка с молотком?»

Он не улыбнулся. Лишь ответил.

«В тюрьме, где я работал, был бунт. И во время того как охрана, включая меня, пытались погасить мятеж пострадал не только я, но и мои часы».

Как оказалось, моим клиентом был отставной офицер, который работал в тюрьме надзирателем. Отвратительная работенка, я вам скажу. 

Я взял часы в руки. Осмотрел их. Потом вскрыл. И еще раз ужас! Часы просто пылали в агонии. И вернуть их к жизни не представлялось никакой возможности. 

Я так и сказал ему: «Это безнадежно».

«Я прошу вас. Постарайтесь. Эти часы дороги для меня. Я получил их за заслуги перед родиной. Послей «той войны». Если вы понимаете, о чем я».

Часы и правда были наградные. Об этом говорило клеймо на другой стороне. И до своей смерти, представляли собой самое настоящие произведение искусства. Платиновое обрамление. Изумрудный циферблат. Ах! они были великолепны. Мне жалко это было признавать, но часы были мертвы. И умерли они в мучениях.

Пришлось повторить:

«Простите, но у этих часов нет второго шанца».

«Второй шанс есть всегда. Если бы вы знали, что знаю я, то сейчас бы не отказывались от работы, с такими словами».

Я пытался согласиться с ним: «Я понимаю, что на войне, каждая пуля не попавшая в вас это второй шанс, но тут…»

«Я говорю не о войне».

И тут я был уже заинтересован. Я посмотрел на него вопросительно.

Мой гость замялся. Явно, что то что он хотел мне рассказать, являлось тайной или по крайней мере информацией не для всех и не для каждого. Немного помолчав, он произнёс:

«Я говорю о свое друге. Который на протяжение всей своей жизни давал людям второй шанс».

Я продолжил расспрашивать:

«Это интересно. Кто же ваш друг? Он доктор?»

«Нет. У него был дар. Особый дар. С помощью которого, он спасал обреченных и казнил заслуживших. И если эта история убедит вас починить мои часы, то я расскажу ее вам».

И тогда, много лет назад, от отставного офицера с безнадежно мертвыми часами я и услышал историю, которую дальнейшем назвал «история второго шанца».

Друг отставного офицера, и правда спасал людей. В буквальном смысле давая второй шанс. Но он не был доктором или пожарным. Отнюдь. Его друг обладал даром,  который был достаточно специфичным и уникальным. Даром, который мог достаться только человеку с благими намерениями, но не решенному чувства мести. Человеку, который лучше других знал, что не раскаявшийся убийца или изощренный садист должен сидеть не в тюрьме, а лежать в могиле.

Как раз таким человеком и был друг нашего офицера. Звали его Вацлав. И был он Увеликом.

Об увеликах, как о реальных созданиях, мало кто знает, а многие те, кто знают, просто не верят в их существование. Но их нельзя винить в этом, ведь в способности увеликов достаточно тяжело поверить. Они наделены даром, забирать изъяны людей, забирать то, что люди не заслужили и в дальнейшем отдавать их другим. Любые болезни, раны или уродства увелик может забрать у вас и наградить ими, к примеру, преступника, который в полной мере заслуживает такого подарка.

Нужно знать, что увелики бессмертны, они не стареют и их нельзя ранить. Они не чувствуют боли и ни когда не болеют. Единственную боль которую они чувствуют это боль других людей, единственная рана которая может появиться на их теле это рана другого человека. По этому, увелик может запросто истечь кровью в подворотни, забрав ножевую рану ограбленного бедолаги или умереть от сердечного приступа, который еще полчаса назад должен был случиться с больным из тридцать седьмой палаты.

Увеликов нельзя назвать ангелами, но то, что они делают мир лучше бесспорно.

История нашего увелика начинается ровно четыре года назад, ранним утром в больнице. Вацлав достаточно частый гость в этом заведение, ведь именно там чаще всего люди нуждаются в помощи. И очень часто простая медицина оказывается бессильна перед болезнью.

В этот день, в больнице как всегда была суматоха. Беготня, крики врачей и больных. 

Все заняты своими делами – погружены в свою работу или озабоченны своим недугами. А сладковато-горький,  запах лекарств, в полной мере дополнял картину. 

В будничной суматохе Вацлав без труда смог пройти мимо врачей и зоркой охраны. Он поднялся на нужный этаж и направлялся к восемнадцатой палате. Он уже знал, куда и к кому он идет. 

Ровно два дня назад он увидел у дверей больнице женщину, которая заливалась слезами. Она была матерью, ребенок которой сейчас лежал в этой больнице. Она рыдала, захлебываясь слезами. Говорила неразборчиво, с всхлипами:

«Зачем… Почему… Почему он… Мой милый… Ему… Ему и такая болезнь… За что»

Её пытался успокоить мужчина. Ему это плохо удавалось. Но он старался, как мог. Именно тогда Вацлав понял, кому он поможет в следующий раз. 

Увелик подошел к восемнадцатой палате и медленно открыл дверь. 

Палата была залита солнечным светом, идеально чистая и все с тем же запахом лекарств.

На кровати лежал ребенок. Ему было не больше десяти лет. Он читал книжку, в красочной обложке, наверное единственное яркое пятно  в палате.  Мальчик сразу отвлекся от книги увидев гостя.

«Здравствуй».

«Здравствуйте».

Мальчик был слаб. Усталость в глаза и мешки под ними. Бледная кожа. Слабое дыхание. Он мучился, со своей болезнью и это было видно. Голос был хриплый, с легким стоном. А белая больничная пижама предавала его виду еще большую удрученность.

Мальчик отложил книжку. И стал рассматривать гостя.

Вацлав, тем временем, подошел к кровати и присел на край. 

Меня зовут Винцент. Я доктор.

Наш увелик никогда не представлялся своим настоящим именем. Это было ни к чему и к тому же иногда и не безопасно.

Здравствуйте доктор. У вас какие-то новости для меня?

«Нет. Не то что бы нет. Я хотел сказать…»

«А ну тогда значит, все также». 

«Оооо нет. Не переживай…»

Да я и не переживаю.

Голос мальчика был спокойным и ровным. Страх полностью отсутствовал в его речи. И с одной стороны это было понятно и в полнее очевидно. Ему было всего десять лет. Дети редко боятся смерти в таком юном возрасте. Ведь не получив, что то в полной мере, нельзя жалеть если это теряешь. Если бы тридцати летний мужчина, услышал такой приговор для себя, то скорее всего сейчас бы бился в припадке отчаяния, заливаясь слезами. Ведь он пожил на земле, увидел и попробовал достаточно, но этого достаточно слишком мало, что бы так просто с ним расставаться. А дети… а дети как старики, они  относятся к смерти более спокойно, более равнодушно. Только дети это делают из-за своего не знания, а старики из-за своей сытости.

«Вот и правильно. Я думаю, что скоро уже тебя выпишут. Твои друзья, наверняка уже наверное соскучились по тебе».

«Мои друзья и я уже знаем, что я не выпишусь. Не стоит меня успокаивать. Другой доктор уже все мне рассказал. И знаете, на следующей недели, все друзья приеду навестить меня. Разрешили устроить целый праздник вот в этой палате. Я знаю, что они все буду улыбаться и подбадривать меня. Вся палата будет в шариках и цветных лентах. Все будут смеяться играть, есть торт, бегать. Делать все, чтобы не замечать ее. 

«Кого ее?»

«Смерть».

«Как ты так легко можешь об этом говорить».

«Не знаю по чему, но я ее не боюсь. Я не понимаю, как можно бояться того, что не избежно».

Вацлав был шокирован. Оно и понятно, это десяти летний ребенок, говорил как ста летний мудрец. Это пугало, настораживало. Его безразличие настораживало. 

Ты очень храбрый мальчик. И все-таки, я буду надеяться, что ты пойдешь на поправку. Дай я пожму твою мужскую руку.

Мальчик выдавил подобие улыбки и протянул руку своему собеседнику.

Маленькая ладошка полностью поместилась в ладони Увелика.

«Если хотите, то же приходите на мой праздник».

Вацлав почувствовал, как по телу побежала мелкая дрожь. Болезнь уже струилась по его венам. Боль! Невыносимая головная боль. Вацлав зажмурился. Слабость! Озноб! Всё это окутывало его.

И вот уже неизлечимая болезнь, всей своей смертельностью вгрызалась в голову увелика. 

Он открыл глаза. Он все еще сжимал руку мальчика. А тот смотрел на него своими ясными глазами, без какого либо намека на усталость. Здоровый румянец, и цвет кожи просто сжигали унылую больничную пижаму. А голос, голос:

«С вами все в порядке, Доктор?»

Звонкий. Детский. Настоящий детский голос, голос в котором живет сама жизнь.

«С вами все в порядке, Доктор?»

«Что? А, да. Да все хорошо. Мне нужно идти к другим пациентам. Поправляйся».

На ослабших ногах, бледный как больничный кафель, с синяками под глазами, с головной болью, которая сводила с ума, увелик отправился к своему другу. 

Его друг,  тот самый отставной офицер, работал на другом конце города. В тюрьме с самыми отъявленными подонками и мерзавцами.

Путь до тюрьмы показался Вацлаву вечностью. Птицы пели слишком громко, солнце светило слишком ярко и голова от этой какофонии просто раскалывалась. Он просто не понимал, как такие мучение мог выносить десяти летний. 

Наконец-то он добрался до места. Ему уже не терпелось расстаться с этой болезнью. С этими иглами в голове. 

Надзиратель ждал его на крыльце.

«Господи! Ты выглядишь просто ужасно? Что за болезнь у тебя?»

«Понятие не имею. Но чувствую, что мой мозг вот-вот взорвется! Господи это боль просто не выносима».

«Давай я тебе помогу»

Офицер взял своего приятеля под руку и они вошли внутрь. 

Тюрьма, в которую пришел Вацлав, было пугающим местом. Холодный камень. Длинные коридоры. Густой полумрак. Сырость, злость и запах плесени перемешивались здесь в одно. Были слышны не разборчивые выкрики заключенных. Повсюду ходили угрюмые надзиратели, с рукой на дубине, в любой момент готовые выбить все без остатка из бунтарного заключенного.  

Проходя по всем этим коридорам. Видя и слыша происходящие, становилось понятно, что это дом самых отъявленных подонков и убийц. И если у вас есть хоть капля раскаяние за свое деяния, а деяния должно быть из рамок вон выходящие, то вы не попадете сюда. 

Офицер подвел Вацлава к камере с номеров тридцать шесть.

Отыскав нужный ключ он открыл камеру. 

Запах пота, мочи и грязи вырвались наружу.

Помещение заключенного напоминало вырытую могилу. Полтора метра в ширину и два в длину. И съедающий глаза сумрак. Кровать, умывальник, стол и окно больше напоминающее щель в стене.

«Заключенный 375320 встаньте и подойдите, к проходу».

Послышались Шаги. Еще шаги. Медленные. 

Из темноты вышел человек. Это был мужчина тридцати лет, сгорбленный, уже седой, худощавый. Глаза затуманенные, прищуренные веками от непривычного света. Серые и пустые.

«С вами хотят познакомиться».

«Да? И кто же?» 

«Это доктор, Винцент». 

«Интересно. Это с какими же намерениями, доктор решил посетить мой скромный обитель?»

«Здравствуйте. Я провожу исследование. И хотел бы знать… Эм… Расскажите мне, за что вы сидите здесь?».

«Как и любой здесь. За убийство». 

«И кого вы убили?».

«Нууу. Я много кого убил. Но сижу я за одну историю. Хех. Много лет назад. Во время сильных дождей меня приютила одна семья. Я думал, черт возьми, умру там, под этим ливнем. Они накормили меня и выделили комнату. За это им конечно спасибо, но чёрт возьми, какая скудная была еда. Вы должны были это попробовать. А комната, её вообще нельзя было бы назвать комнатой. Три метра, жесткая кровать. Полежав немного в постели, я понял, что хочу еще есть. Я был очень голоден. Но хозяин заявил, что якобы им эти запасы нужно растянуть еще на многие месяцы. Нет, ну вы представляете он пожалел для умирающего странника лишний килограмм картошки. Мерзавец».

«И что?.. И что тогда вы сделали?»

«Да ничего! (Смех) Пробился к их погребу при помощи кухонного ножа. (смех) Дети успели убежать. Но мне было наплевать. Я вдоволь наелся и с большим удовольствием расположился на двух спальной кровати. Чёрт не мог я и подумать, что их сорванцы побегу прямиком в полицию. И вот так вот я оказался здесь».

Заключенный улыбался. Он явно получал удовольствие от своего рассказа. Убежденный, что в полной и праведное мере наказал не гостеприимных хозяев дома.

«Так что, может еще, что-то рассказать. Я как то ограбил торговца. Хотите, расскажу, а? Ооочень забавная история, а то мне здесь не хватает слушателей. Каждый пытается хвастаться, а в итоге что? Ни кто ни кого не слушает. Ну так, М? Отличная история»

«Нет. Я думаю… В следующий раз».

«Нуууу смотрите. Забавная история, я хочу вам сказать».

«Я вам верю. Но не сегодня. До свидание».

Вацвал протянул ему руку. И заключенный пожал её.

«Ну как знаете, как знаете. Но вы все равно, если, что захо… захо… Чёрт! Чёрт! моя голова! Моя голова!»

Заключенный выхватил руку и сжал обеими голову.

«Моя голова. Моя голова».

Он упал на пол, корчась от боли. Крича. 

Он наверное повторил это еще много раз, но за закрытой дверью камеры не было слышно.

«Уф. Так гораздо лучше. Чувствую себя, как заново родившимся».

«Представляю».

«Как эти люди могут жить, со своим грузом».

«Не имею ни малейшего понятия, мой друг. Но каждый раз, когда я вижу на их лице улыбку, вижу, как они придаются своим кровавым воспоминаниям, я выбиваю из них все, до тех пор пока моя рука не занемеет». 

«Я тебя понимаю. Черт ну и день, я хочу тебе сказать».

«Что такое, мой друг?»

«Этот мальчик в больнице. Не укладывается в голове, он был полностью безразличен к своей смерти. Это просто пугало. А его слова. Его слова, взрослые, мудрые. Слова, которые не должен произносить ребенок. Обычный ребенок. Это уже не в первый раз, когда я задумываюсь о своих поступках. Задумываюсь о том, что я делаю».

«Что ты имеешь ввиду?»

«А что если я делаю, что-то не так? Что если я спасаю не тех людей? Ведь болезни, какие бы они небыли не даются просто так человеку. Ведь я самым натуральным образом меняю ход истории».

«Ну не преувеличивай».

«Нет нет. Ты просто подумай. А что если, этот мальчик. Этот мальчик, пока еще безобидный, когда вырастит станет таким же поддонком, как все эти заключенный. И окажется здесь. А? Подумай. Что если, такой же как я приходил к самому Гихлерду, тому самому, к тому самому тирану, который чуть не поработил пол Европы. Который своей идеей, чуть не истребил пол человечества. Приходил к нему, к нему десятилетнему и вылечил его от смертельного менингита.  Что если все так, а? Что если, спасая одного, я убиваю десятки?»

«Поверь мне, мой друг. Все не так. Твой дар от бога и не думаю, что он достался бы человеку, который может оступиться. Тем более так».

«Но я же все же человек. Как ты подметил. Я тоже ошибаюсь».

«Друг мой. Твои сомнения понятны. Обладая таким даром, только безрассудный не стал бы сомневаться. Но я полностью уверен, что в нужный момент, да же через все тени сомнений, ты знаешь, кому помогать. И думаю, если бы этому мальчику в больнице суждено было бы стать убийцей, ты бы прочел это в его глазах. Ты бы увидел в них, нездоровый блеск».

«Надеюсь ты прав. Надеюсь ты прав, мой друг».

Был уже вечер. Вацлав возвращался домой, наслаждаясь каждым мигом, без той невыносимой боли, которая еще несколько часов назад резала его на части.

Он шел не спеша. Вечерний город, всегда доставлял ему удовольствие. А после такого тяжелого дня — двойное. Гнетущие мысли не покидали его, но уже не так сильно душили.

В его планах был только отдых и сон. Свалиться на дивам и провалиться в грезы. Но все изменил не громкий плач. Еле слышный, неуловимый. Он был совсем не далеко, он шел от туда, где сгорбившись от старости  и ревматизма стояла пожилая женщина. Она стояла под светом фонаря и разглядывала фотографию в руке. 

Слезы, сбегая по морщинистому лицу, срывались и  звонко ударялись о матовую поверхность бумаги. 

«Почему вы плачете?»

Она, ни чего не говоря протянула ему фотографию. Мятую и старую. Немного пожелтевшую.

На ней застыв в реверансе, стояла балерина. Стройная, изящная, с грацией лебедя. Взгляд устремленный в перед к зрителю, кокетливый и игривый. Сколько жизни было в ней, в этой застывшей девушке.

«Я была очень талантливой и очень красивой».

«Это вы?!»

«Дааа. Но очень много лет назад. Ах эта молодость. В спешке, в опозданиях. Я крутилась всегда, даже когда не была в балетной пачке. Я бы могла стать, очень знаменитой балериной. И я не хвастаюсь».

«И что же вам помешало, это сделать?»

«Когда человек влюбляется ему становиться плевать на будущие. Он живет только настоящим. Он живет встречами, свиданиями, поцелуями. Приходиться разрываться между работой, карьерой и своей любовью. И однажды приходит такой миг, такое время,  когда нужно выбирать или ты становишься семейным человеком или одиноко идешь к славе и успеху. (вздыхает) Я была влюблена. Но как оказалось потом, это был не самый мой удачный выбор».

Вацлав смотрел на фотографию. На девушку в балетной пачке. Та у которой вся жизнь была впереди, слава успех и не одна гора не смогла бы устоять перед ней. И ни один, даже самый чопорный зритель, не смог бы сдержать аплодисменты. 

И снова сомнения. Девушка в балетной пачке, сколько сердец бы она разбивала. Или может на оборот скольких композиторов и поэтов она бы могла вдохновить. Ведь глядя на фотографию, он уже влюблялся в этот образ.

«Я бы хотел… Я бы хотел послушать, вашу историю любви. Не хотите прогуляться?»

«Это очень мило. Давно я уже не гуляла, тем более с таким очаровательным кавалером (смех) Хотя раньше, у меня от боя не было от них».

Вацлав взял под руку свою спутницу, и они медленно пошли вдоль дороги. 

«Ох я помню, как первый раз увидела балерину. Увидела как она танцует, как кружится, кружится и поняла, что хочу так же. Хочу все эти аплодисменты. Хочу быть этим белым лебедем. Сразу как представилась возможность, я отправилась в школу танцев. Ооооо вы бы знали, сколько нервов, крови и пота я потратила там. Но все было не напрасно. Меня заметили, увидели мой талант и моё стремление. И уже вскоре…».

Они шли вдоль дороги. Город все шумел. Пожилая балерина продолжала говорить. А наш увелик продолжал стареть. Стремительно. Первые морщины. Первые седые волосы и вот ему уже примерно сорок пять.

«…Мне аплодировал весь петербургский дворец. Ах моя мечта… Все эти аплодисменты. Цветы. Признание. Я просто не могла насытиться этим блеском славы. Ну а потом…  я встретила его. Его букет мне принесли в гримерную. Была записка, хоть убейте, но не помню, что там было написано, но точно помню, что только в одни эти слова можно было влюбиться. Он был красив. Как он был красив. И очень обходительный. Я стала пропадать с ним постоянно, всегда. Пропуская репетиции, что сильно злило моего учителя, но мне было плевать, я была влюблена. Были цветы, походы в театр. Пламенные признания в любви. И однажды он сказал, что больше не хочет быть без меня. Он предложил уехать. Жить вместе, всегда быть вместе. Предложил пожениться. Тогда и встал не легкий выбор семейная жизнь или балет. (смеётся) И опять у меня было только одно оправдание. Ведь я была влюблена».

Они шли не быстро. Прогуливались.  Вацлав чувствовал, как приближается его восьмидесятилетие. Его тело старело, морщины, старческие пятна. Слабел слух. Падало зрение. Но он все продолжал слушать ее рассказ. Он смотрел на нее уже почти молодую. Они все шли под руку, молодея и старея с ужасающей скоростью.

«… Свадьба была превосходной. Три дня одно праздника. (голос молодой) А потом еще путешествие. Мы всегда были вместе. Долго. Столько смеха, столько счастья. А потом… А потом начались скандалы. Не понятно от куда. Много скандалов один за другим. Волнами. Мы словно перестали понимать друг друга. Ругались на любой почве. И в конце концов он просто ушел. Сказал, что больше так не может. Что мы стали слишком разными. Он ушел. А мне было уже тридцать. И балет, моя мечта была в недосягаемости. Обычная работа. Ни каких грез. Ни каких аплодисментов. Простая жизнь. Всего этого нельзя было вернуть. Я старилась, так и не покорив мир свои реверансом».

Они остановились под фонарем. Оба молчали. Слушая город.

«Знаете, а когда я вас увидела, я и не думала, что вы такой старый. Вы мне казались на много моложе».

«А я и не думал, что вы такая молодая».

И правда она была прекрасна. Стройная, подтянутая и такая живая. Изумрудные глаза без тумана старости, гладкая кожа без шрамов времени. Волосы, наполненные золотистым цветом. Молодая, с прожитой старостью и начинающийся молодостью. Красива. Чудесна. Прекрасна.

В неё можно и нужно было влюбиться. 

Смотря на неё, Вацлав уже мечтал увидеть её в балетной пачке. Увидеть её пластику. И первый раз он не сомневался в своем поступке. И наделся завтра оказаться молодым. Оказаться рядом с ней.

«Как вы любезны, с такой старой дамой, как… как… Мои руки. Они гладкие. Гладкие»

Не веря глазам, она старалась осмотреть себя всю. Кружилась. Заглядывала себе под юбку, гладила по рукам, трогала волосы. Она не могла понять. Что произошло.

«Что случилось? Как такое возможно?»

«Это не столь важно. Главное знайте, теперь у вас есть второй, шанс стать… Шанс осуществить свою мечту и не оступиться. Не потратьте его понапрасну».

«Это вы сделали. Да точно вы. Ведь вы подошли, такой молодой, а теперь. А теперь вы старик. Вы старик, а я молодая. Но зачем».

«Завтра я тоже буду молодым. Не переживайте за меня. И может снова став молодым я бы пригласил вас на свидание».

«Но как такое…»

«Главное помните, что теперь у вас второй шанс. А теперь идите спать. Я думаю утро вечера мудренее. Тем более, после таких событий».

«Но…»

«Идите спать. Вы все скоро сами поймете».

Она молча кивнула. Поднялась по крыльцу к подъезду. Но уже через секунду сбежала в низ. И впилась в губы старого увелика.

«Я согласна пойти с вами на свидание».

«Я уже боялся, что мое предложение пролетело мимо».

Девушка улыбнулась. И уже через секунду исчезла за подъездной дверью.

«И не кружитесь, много перед зеркалом».

Начался дождь. 

НЕТ! Ливень.

Гроза! 

Вацлав спешил к своему другу. Ноги плохо его слушались. Отдышка мешала быстро идти. Постоянная усталость. Сердце бешено стучало. Артрит вгрызался с болью. 

Добраться до тюрьмы, стоило нашему увелику невероятных усилий. 

Он постучал в дверь. 

Дверь открыл офицер.

«Тебе чего старик?»

«Друг мой, это я.

«Вацвал?! Что? Как? Проходи немедленно!»

Они спешили к камерам. Старость съедала Вацлава. Он редко и глубоко дышал. Тяжело перебирал ногами. Опирался о стену.

«Зачем а? ты же знаешь правила? Ты ведь сам его придумал? Ни когда не забирать смертельные ранения и старость. Ведь это все черева-то! Ну зачем а?»

«Я знаю. Знаю. Но ты бы видел какая она красивая. А сколько отчаяние было в ее глазах. Мне кажется, я влюбился. И поверь мне друг, это был первый раз когда я не сомневался в своем решение. И не сомневаюсь».

«Может и не сомневался, но теперь ты на волоске от того что бы умереть от старости».

«Плевать. Плевать. Старость дело проходящее. У меня завтра с ней свидание. С этой балери…»

«Вацлав! Вацлав! Чёрт. Вацлав».

Всю дорогу до камер офицер нес увелика на руках. А  тот лишь бормотал.

«У меня будет свидание. Свидание с балериной. С красивой. И уже скоро очень знаменитой».

И вот они подошли к камера. 

Офицер:

«Заключенный 724320 выйти! Ну же давай, Вацлав, вставай. Заключенный 724320 быстрее! Выходим!».

«Ну же, Вацлав, возьми его за руку. Вацлав. Возьми его за руку. Ну же!».

Но тот молчал. Он не давал руки. Он был полностью обездвижен. Его грудь не поднималась. Он не дышал. Глаза закрыты. А на губах улыбка.

«Ну же, Вацлав, ну же. Возьми его руку».

«Сер, может нужна помощь?»

«Заткнись! Вацлав, ну же!»

Ровно четыре года назад. В чешской тюрьме, от старости умер Увелик, друг офицера и просто человек который всегда при первой возможности давал людям второй шанс. ....................

Офицер, так и не знал, что случилось с той девушкой. Но он, как и я надеется, что жертва Вацлава была не напрасной. И та девушка прожившая старость и начавшая новую молодость, в полной мере воспользовалась своим вторым шанцем. 

Тогда услышав эту историю. Я абсолютно убедился, что у всех и у каждого в этом мире есть и должен быть второй шанс.

Починка часов отняла у меня неделю и целый моток нервов. Но они снова ожили. Секундная стрелка забегала, минутная стало ходить, а часовая размерено ползти. Офицер был доволен, а еще раз подтвердил свою репутацию, как лучшего часовщика в этом мире.

Так и сегодня, вспомнив эту историю, я с двойным рвением принялся чинить часы своего клиента. Новые шестеренки. Пружина. Выправил секундную стрелку. Завод. И вуа-ля.

Слышите. Ведь слышите! Ходят. Тик так. Тик так.

 Ааа, мой дрогой мистер Крёгер. Добрый вечер.

«Здравствуйте, зравствуйте. Ну что?»

«Я как раз закончил чинить ваши часы. Слышите, как ходят».

«Очень вовремя. Ваш талант, как всегда, не подводит вашу репутацию»

«Благодарю вас. А по какому поводу, вы такой нарядный. Отличный костюм хочу заметить».

«Спасибо. О, сегодня с благоверной идем на балет».

«Вы на балет. Не думал, что вас туда можно затащить».

«Так-то нет. Но сегодня выступает, очень известная балерина. Она прекрасная, я хочу заметить. И да же такое скучное действие, превращает в настоящее зрелище».

«Да вы что?!»

«Да! Она очень красива! Изящна! а ее светлые волосы! А ее взгляд».

«Смотрите, не засматривайтесь сильно, а то ваша благоверная заревнует».

«Это точно. И самое, что удивительно, она появилась как из неоткуда, еще четыре года назад ни кто не слышал о ней. А теперь она покорила Петербург, Париж и теперь приехала к нам».

«Бывает же?!».

«Ну ладно. Я пойду. Еще раз большое спасибо за часы».

Вот видите. У всех в этом мире есть второй шанс. Главное им правильно воспользоваться.